Я налил ему кофе в кружку отца, себе придвинул мамину.
— Хотели, чтоб я отдал им власть над джинном.
Он с задумчивым видом коснулся шрама на левой щеке.
— Я видел нечто у пожилого хакима, с которым ты дружишь… Я был удивлен… Но джинн ли это? Я спросил госпожу, но она смеяться. Она верит в джабр, но не верит в джиннов! Сказала, джинны давно умерли.
— Все, что подвержено смерти, может и рождаться вновь. По воле Аллаха.
— И властью его! — Ахмет неторопливо провел ладонями по лицу. — Что Аллах приговорит, тому и быть! Но если родился новый джинн и отдан тебе в услужение, то почему он не явиться тебе в помощь?
— Он слишком огромен и не может сделаться меньше. Он так могуч, что если б коснулся пальцем этого дома или дунул на него, стены бы рухнули и погребли всех правых и виноватых. Но он помог мне, почтенный Ахмет, — он послал тебя.
— Меня послала госпожа.
— Твоя прекрасная госпожа не знает, где я живу. Не знает, что мне угрожала опасность. Джинн говорил с тобой ее голосом. Он мастер на такие штуки.
Ахмет отпил глоток, аккуратно поставил кружку на стол и полюбовался ее видом. Казалось, он не слышал моих слов.
— Хороший кофе и налит в достойный сосуд…
— Из этой кружки пил мой отец.
— О! Ты одарил меня высокой честью, мой господин Сирадж! — Сделав паузу, он неожиданно поинтересовался: — Ты находишь мою госпожу прекрасной?
Кровь бросилась мне в лицо.
— Прекраснее я не встречал… Видеть ее — счастье, мечтать о ней — радость!
— Ты говоришь искренне, — промолвил Ахмет, глядя на меня. — И ты утверждаешь, я слушать джинна, не госпожу?
— Да. Ты сказал, она на ученом собрании? — Я посмотрел на часы — было почти восемь. — Так вот, собрание закончилось, она тебя ждет, а не дождавшись, позвонит. Может быть, сейчас. Наверно, рассердится, что ты не приехал… И ей ничего не известно о…
Мобильник Ахмета зажурчал. Он поднес аппаратик к уху, вымолвил что-то напевное, сделал паузу, о чем-то спросил. Щека его стала бледнеть, и шрам выделялся на ней алой полоской. Закончив разговор, Ахмет на секунду прикрыл глаза, потом пробормотал на арабском пару фраз и тут же перевел:
— У нас говорят: глупец не верит в завершенное. Носит песок в пустыню и поливает медом финик… Прости, господин мой Сирадж, что я оскорбил тебя недоверием. Чем искупить мой грех?
— Скажи госпоже… скажи ей… — Горло у меня перехватило, и я почувствовал, как запылали щеки. — В общем, ты знаешь, что сказать.
— Знаю. — Он кивнул и поднялся. — Кофе у тебя хороший, но надо ехать.
— Надеюсь, мы еще встретимся, почтенный Ахмет.
— Если будет на то воля Аллаха.
На пороге он остановился и, не глядя на меня, спросил:
— Ты говоришь, что госпожа моя прекрасна, и ты повелеваешь джинном, таким могучим, что от его дыхания рушатся дома. Почему не велел доставить ее к себе?
Я пожал плечами.
— Наша жизнь не сказка, почтенный Ахмет. В ней и без джиннов хватает насилия.
— Истинно так!
Мы вышли на лестничную площадку. Дверь соседней квартиры отворилась, Катерина бросила взгляд на меня, потом осмотрела Ахмета и облизнулась. Он поклонился ей и начал спускаться по лестнице.
— Что у тебя за шум, Сережа? Кошка рожает?
— Гуляли, — неопределенно ответил я.
— Был повод?
— Целых два: от службы откупился и денег раздобыл.
— Ну и слава богу. — Она поглядела на пустую лестницу и вздохнула: — Ка-акой мужчина!
— Иностранец! — произнес я со значением. — Из этого… из Катара! Компьютерами торгует. Я сбыл ему партию. Получу комиссионные, должок отдам.
— Не торопись, Сереженька, не горит. Спокойной ночи. — Она притворила дверь, но тут же высунулась снова и спросила: — А Катар — это где?
— Если с юга смотреть, то будет слева от Персии, справа от Аравии, — пояснил я. — Нефть, верблюды, финики, дворцы и страстные богатые мужчины.
— Ах! — Она томно вздохнула. — Еще американские авианосцы, — добавил я, но дверь уже закрылась.
Вернувшись к себе, я водрузил на место раковину и приласкал Белладонну — после случившихся потрясений она нервно зевала и отряхивала лапки, будто прошлась по грязной луже. Потом ощупал себя самого: шишку на темени, синяки на ребрах, ссадины на костяшках пальцев. Принял душ, переоделся. Представил, что скажет Ахмет Захре. Видеть тебя — счастье, мечтать о тебе — радость… Вздохнул и сел к компьютеру.
Джинн, разумеется, был на месте.
— Твой организм функционирует нормально. Я заключаю, что помощь была своевременной и эффективной.
— Исключительно эффективной, — подтвердил я. — Но почему ты вызвал Ахмета, а не Симагина?
— Причин две. Первая: прогноз действий защитника Ахмета показал, что они будут лучше соответствовать ситуации, чем действия защитника Симагина. Второе: с Симагиным я не могу связаться. Он не выходит на контакт в течение последних двух часов, хотя его терминалы, стационарные и переносной, исправны.
— Должно быть, гуляет где-то, — сказал я, улыбнувшись.
Может, у Алика герл-френд завелась? Та, которая песни ему сочиняет… Пора бы, пора! Питер — великий город, и есть в нем всякие принцессы, кроме аравийских. Скажем, хорошенькая налоговая инспекторша или аудитор-ревизор… Почему бы и нет?
Я отлучился в кухню, к холодильнику, приложить к шишке лед, потом мы с Джинном, оседлав мустангов и прихватив десяток гончих, выехали на охоту. Это занятие нас увлекло: рядом с анонимной базой — вернее, с дырой на ее месте — толпилась уйма всякого зверья, гиен, шакалов, крыс, гадюк, метавшихся в том хаотическом беспорядке, какой свидетельствует о растерянности, переходящей в панику. Мы отследили ряд звонков и сообщений по е-мейлу, продвинулись к их получателям, установили адреса, названия фирм, фамилии — большей частью мне неизвестные, ибо я не вращаюсь в финансовых и криминальных сферах. Список был обширен — видимо, базу держали на паях и пайщиков объединяла тяга к чужому добру, а также к строительству пирамид и воздушных замков. Любопытный материал для Алика, подумал я, и в ту же минуту раздался звонок. Звонил Бянус, и его лицо на мониторе выглядело странно: кожа бледная, губы дрожат, щека подергивается, а в глазах — непритворный ужас. Таким я Бянуса не видел никогда; если уж говорить начистоту, из нас троих он самый крепкий, самый неподатливый орешек.