Заклинатель джиннов - Страница 102

К оглавлению

102

Московский гость закончил свои речи, собрание наших мудрецов с кряхтеньем встало и начало расходиться, сморкаясь, кашляя и шаркая ногами, а я помчалась в вестибюль. Хаким Саша заторопился следом; кажется, заметил, что со мной творится что-то странное. Он неплохой человек, но лучшее в нем — то, что он старинный друг Сираджа.

— Вас проводить, Захра? Вызвать такси? Я покачала головой.

— Спасибо, не надо. Меня уже ждут.

Он поклонился, вышел, придержав для меня дверь, и торопливо зашагал к троллейбусной остановке. Я огляделась. Ни машины, ни Ахмета…

Никто меня не ждал, и это было случаем невероятным! Мой страж подобен коршуну — его не видно и не слышно, но стоит появиться куропатке, как он уж тут как тут.

Встревоженная еще больше, я вернулась в полутемный вестибюль, вытащила телефон и надавила клавишу.

— Ахмет?

— Да, госпожа. Я у него, как ты велела.

— Я велела?…

— Разве я слышал не твой голос? Разве ты не сказала, чтобы я ехал к Сираджу, ибо дела его бедственны? И чтобы я — во имя Аллаха! — поторопился?

Сердце у меня упало.

— Как я могла звонить? Когда? Я ничего тебе не говорила… Я даже не знаю, где он живет… — Пустые слова, мелькнула мысль, совсем не о том, что надо спрашивать… И я, прижав ладонь к щеке, невольно вскрикнула: — Что с ним? Он жив?

Голос Ахмета вдруг сделался хриплым.

— Сидит напротив меня, пьет кофе и восхваляет твою красоту. Дурные люди были у него, псы шелудивые, и он сражался с ними, как воин и мужчина. Я помог… немного.

Колени мои ослабли, и я опустилась на ближайший стул. Я все еще была в огне геенны, но рука Ахмета, его хриплое дыхание и голос тянули меня из огненной бездны джаханнама.

— Скажи, он не ранен?

— Нет, госпожа.

— Чего хотели те дурные люди?

— Хотели, чтоб он отдал им власть над джинном. — Помолчав секунду, Ахмет добавил: — Так он говорит. А еще сказал, что джинн огромен и если появится в доме человеческом, то обрушит стены на всех живущих в нем. И потому джинн не пришел, чтобы убить тех псов, а вызвал на помощь меня. Твоим голосом.

Я не знала, плакать или смеяться. А если не знаешь, что будет лучшим, надо произнести молитву, что я и сделала, закончив ее словами: ва Мухаммад сафват Аллах мин хал-кихи ва мустафаху. Потом спросила:

— Ты никого не убил, Ахмет?

— Никого, госпожа. Он не велел.

Вздох облегчения вырвался из моей груди.

— Приезжай за мной. Скорее!

В машине Ахмет молчал, хмурил брови, поглядывал на меня, и лишь когда мы перебрались через мост, внезапно разразился речью:

— Он благороден, моя госпожа. Благороден и честен! Я спросил, трудно ли джинну явиться к девушке, которую он любит, схватить ее и принести к нему на ложе. Но этого ему не хочется. Он говорит, что это насилие.

— Может быть, ты ошибаешься и он не любит ту девушку? — промолвила я, чувствуя, как тревожно и сладко сжалось сердце.

— Не ошибаюсь. Он сказал: она прекрасна! Видеть ее — счастье, мечтать о ней — радость!

Адские врата захлопнулись и растворились двери джанны…

Я спрятала лицо в ладонях. Я не хотела, чтобы Ахмет увидел, как блестят мои глаза и как пылают щеки. Голос изменил мне, но все же я смогла пробормотать:

— Люди, что напали на него… Они не вернутся? Не причинят ему зла?

— Не ведаю, госпожа. — Задумчиво сдвинув брови, Ахмет пожал плечами и произнес: — Жизнь человеческая в руке Создателя — неважно, повелевает ли тот человек джиннами или лепит горшки на багдадском базаре. Но я харис… я охраняю кровь Пророка — ту, что есть, и ту, что будет… Было бы легче ее охранить, если бы вы были рядом, ты и он. — По его лицу вдруг скользнула улыбка. — Понимаешь, когда вы рядом, нам удобнее о вас заботиться.

— Нам?

— Да. Мне и джинну.

Я рассмеялась, не отнимая ладоней от лица, и сказала:

— Пусть Сирадж прикажет джинну, чтобы схватил меня и перенес в его жилище. А если джинн ленив и этого не сделает, я доберусь туда сама. Ты ведь отпустишь меня, Ахмет? Может быть, отвезешь?

Он молчал целую минуту, затем послышалось:

— Аллах выбирает, Аллах дарует, Аллах разлучает и соединяет… Кто я такой, чтобы спорить с Ним?

Глава 16
ВЛАДЫКА МИРОЗДАНИЯ


Когда б я был Творцом, Владыкой мирозданья,
Я небо древнее низверг бы с основанья
И создал новое — такое, под которым
Вмиг исполнялись бы все добрые желанья.

Омар Хайям. Рубаи.

Вправе ли один человек распоряжаться жизнью и смертью тысяч, миллионов, судьбами стран, передвижением народов, природными и рукотворными богатствами? Вправе ли, объявив себя лидером, решать единолично, какие идеи приемлемы, какие — нет, к каким делам призвать соотечественников и как эти дела вершить — на поле битвы, или же мирным трудом, или в каменоломнях и лагерях за колючей проволокой? Вправе ли он искоренять инакомыслие, диктуя, как креститься, двумя или тремя перстами, каким богам кадить, какие гимны петь, что делать с иноверцами — вешать ли быстро и высоко, распять ли, пристрелить или обратить в рабов?

Вопросы, уже решенные историей. Знавала она всяких лидеров, и теоретиков, и практиков, однако последних было больше — Тутмосы и Рамсесы, Кир и Дарий, Александр, Цезарь и Аттила, Чингисхан и Баязит, Петр I, Людовик XIV, Наполеон и Гитлер и, разумеется, наши вожди мировой революции. Полководцы, консулы, императоры, президенты и председатели, великие кормчие, непогрешимые отцы народов — все они присваивали право решать, искоренять, карать и миловать. Все они были деспотами, тиранами, все совершали злодейства и убийства, оправдываясь тем, что кишкодрал затеян для народной пользы и процветания державы. Опасный пример, очень опасный! Когда измеряешь дистанцию между ними и собой, сперва становится жутковато, но после кое-каких размышлений думаешь — а почему бы, черт возьми, и нет? Были тираны тупые, были ординарные и даже гениальные — а я, с всеведающим Джинном, чем не гений? Конечно, гений света, а не тьмы! Где вот только провести границу…

102